ИНТЕРВЬЮ С ИЛЬЁЙ ЭПЕЛЬБАУМОМ И МАЙЕЙ КРАСНОПОЛЬСКОЙ.

БЕСЕДУ ВЕДЁТ НАТАЛЬЯ КАМИНСКАЯ.

– Как случилось, что театр "Тень" получился "домашним" не только потому, что его делает семья, а по эстетическим параметрам, по типу приемов и интонаций?

И.Э. Все очень просто. В 1988 году, когда мы решили делать свой театр, нашей дочери Марфе было три месяца. А через год родился сын Арсений. То есть конкретные житейские обстоятельства все и решили. Получился театр, ориентированный на семью с детьми. Причем по мере того как дети вырастали, репертуар менялся. Сейчас у нас немного детских спектаклей.

М.К. Мы оба с Ильей и тогда, и сейчас совершенно явно не хотели работать с кем-то другим. Я имею в виду – стационарно, в большом производстве. Мы с удовольствием приглашаем людей и с ними работаем, но постоянной совместной жизни в коллективе нам не надо.

– А как распределяются ваши обязанности?

И.Э. Майя – директор, я – худрук и главный художник. Так – на бумаге. А реально – все роли распределяются по ходу дела. Честно, мы никогда не задумывались о том, какая у нас эстетика. "Домашний" театр возник по еще одной простой причине – у меня нет театрального образования. У Майи – есть, она по диплому актриса театра кукол. А я в этом смысле – не профессионал. И, слава богу! Ведь все наши идеи отличаются от идей профессионального театра.

– И все исключительно профессионально воплощены. Взять хотя бы лиликанский театр -- вы раньше где-нибудь видели таких крошечных "артистов"?

И.Э. Нет, не видели. Зато видели Большой театр – разве он не похож на наш лиликанский? Вообще-то эта идея пришла к нам в Амстердаме, на гастролях. Там продается масса крошечных фигурок, домиков. Люди  их с удовольствием покупают, собирают целые дома с обитателями. Это – не театр, это – игрушки. А мы решили попробовать такую модель театра. Кроме того, хотелось сделать "спектакль большой фирмы".

– Да ведь это пародия! Или, по крайней мере, добрая насмешка.

И.Э. Вот именно, добрая.

М.К. Нет, это смотря, какой спектакль. Скажем, у Тонино Гуэрры никакой насмешки нет, это философская притча.

И.Э. Опять-таки это наше с Майей желание делать именно так. Пришел бы кто-то другой, может быть, была бы другая интонация. Когда меня спрашивают про лиликанцев, я всегда вспоминаю, как Крэг на макете показывал Станиславскому свое решение "Гамлета". Там ничего смешного не было.

– С этой точки зрения любое утверждение макета декораций на худсовете в любом театре именно так и выглядит. Но давайте поговорим о музыке. У вас в репертуаре много "опер". Музыку любите?

И.Э. Любим. Наверное потому, что в музыкальном смысле я не только не образован, но и не одарен. Ценим то, чего не имеем.. Все это идет на уровне интуиции. Мне этот театр интуитивно понятен. И, напротив, пьеса со словами меня совершенно не привлекает.

– И ничего никогда не понравилось?

И.Э. Ну как сказать… Мне было 20 лет, я учился в Строгановском училище, из семьи я совершенно нетеатральной, не знал ни одного режиссера по фамилии… Но для себя выбрал (и этим теперь очень горд) Театр на Малой Бронной, где тогда работал Эфрос. Мне очень нравились его спектакли. Причем, как я теперь понял, привлекали не пьесы, а то, что и как Эфрос с ними делал: атмосфера, фантазия, детали.

М.К. А мне, например, нравится театр Михаила Левитина, где тоже не в пьесах дело. Творчество вообще иной раз не зависит ни от знаний, ни от осведомленности в той или иной области.

– А как же так называемый "культурный контекст", который в ваших спектаклях очень силен?

И.Э. Наш контекст на самом деле – это то, что лежит на поверхности. И если пародия, то – на то, что все должны узнать. Другое дело – пластические искусства, средства выразительности, вот это дело я как художник знаю хорошо. И эти знания позволяют мне сделать в спектакле больше, чем если бы я был режиссером.

– Интересно, с одной стороны, вы со своими парафразами рассчитаны на элиту. Но парафразы ваши, скажем так, доступны широкому кругу интеллигентных людей, в них нет зауми и пренебрежения к зрителю.

И.Э. Понимаю, о чем вы. Как-то мы предложили Константину Райкину сделать что-нибудь в Лиликанском театре. Он сказал: вот бы поставить спектакль, с которого в недоумении и гневе лиликанские зрители уходили бы во время действия. А к концу остались всего два очкарика и говорили бы: "Это так глуб-б-боко!"

Я, на самом деле, думаю, что зритель и искусство имеют право быть автономными субстанциями. Но вот хороший пример – песни Высоцкого. Их понимали и бомж, и академик Лихачев. В них есть поэзия, энергетика, театральность. Причем, мне даже больше нравятся его песни без явной социальной направленности – альпинистские, военные, философские.

– Очень бы хотелось подсмотреть процесс создания ваших спектаклей. Представляю себе сплошной хохот и кайф. Вы так и живете?

М.К. Веселимся, конечно. Но процесс репетиций проходит довольно ровно. Потому что все сначала придумываем мы с Ильей. А актеры, например, Коля Цискаридзе в "Полифеме", появляются уже на стадии готовой структуры. У нас же нет занятий с актером на проживание роли, проникновение в суть характера. Другой тип театра. Наши спектакли очень технологичны, и на репетициях все весьма конкретно: здесь опустится скала, здесь въедет деревянный конь… Веселье же происходит на стадии общения. Вот Коля рассказывал истории про Большой театр.

И.Э. Года два назад я сказал Цискаридзе: хочешь станцевать у нас? Он согласился. А идея была проста: великан (нужны были только ноги танцовщика) и люди, роль которых сыграют лиликанцы. Мы с художником Виктором Платоновым сделали декорации. Я написал либретто. Композиторы (работала целая "бригада") – музыку. Мы с Майей придумали действие. А потом в него вошел Коля.

– А бывали у вас случаи, когда к вам приходили крупные творческие люди с идеей, которая вам не близка?

И.Э. Как правило, большие художники таких ошибок не делают. Они абсолютно чувствуют природу зрелища, его интонацию. Бывало другое. Приходили люди с амбициями. Когда мы говорили, например, Петру Фоменко, что в лиликанском театре спектакль более 15 минут идти не может, он не имел никаких возражений.

Но попадались люди, которые говорили: ну это не годится; я не успею развернуть свой замысел. Сразу ясно – человек не понимает! Случалось и по-другому. Например, Сережа Женовач признался: у вас я ничего поставить не могу. Не умею работать приемами постановочного театра, умею и люблю работать с актером, а его у вас как бы и нет. А еще нам носят пьесы. Зачем? Мы пьес вообще не ставим. "Гамлет" у нас – одно название, там все другое, чем у Шекспира.

– Ну хорошо. А вообще не художники, простые люди никогда не подкидывали идей?

М.К. Было. На "Лебедином озере" с нами работал Саша Житков, техник по звуку и свету. Мы искали автора текстов к ариям (ведь у нас был не балет, а опера). А Саша дружил с бардами, сам баловался –писал для себя и друзей. Он привел авторов, но и сам в процессе загорелся. Попробовал, и у него получилось именно  то, что нам было нужно. Потом он писал "тексты к "Евгению Онегину", к "Гамлету". Сейчас пишет даже для других театров.

– А как вы нашли Андрея Семенова, этого композитора – актера-пианиста, который, кажется, сам себе театр?

И.Э. Опять же искали аккомпаниатора на "Лебединое озеро". Друзья привели Семенова. Оказалось, он не только отличный пианист, но и актер, и невероятный выдумщик.

– Сколько спектаклей у вас в репертуаре?

И.Э. Сейчас примерно 10. Есть еще новая программа моноспектаклей Алексея Шашилова, называется "Лаборатория домашнего театра". Мы решили делать мини-спектакли и выезжать с ними в сады, школы, на дом. Идея в том, чтобы как-то противостоять коммерческому халтурному потоку детских выезднвх спектаклей, от которого уже деваться некуда.

– То есть я могу заказать спектакль на дом?

И.Э. Можете. Надо позвонить в театр и заказать. Есть, например "История эльфов", играется в спичечном коробке. Это была проба к нашему спектаклю "Апокалипсис". Или бумажная "Снежная королева". Или "Рахманов-hands", игра руками, но это – для более старших детей.

– Коробка из-под спичек, куколки в макете. Городские власти, которым подведомостен театр "Тень", никогда не пеняли вам на отсутствие обслуживания масс?

М.К. Нет, возможно по одной причине: Всеми вами, то есть экспертами, критиками, было везде, где только можно, сказано, что у нас хороший театр. А к вам прислушиваются.

И.Э. Кроме того, молва делает свое дело. Например, Сергей Худяков бывал у нас  еще до того, как стал начальником Комитета по культуре.  Жена одного крупного министерского начальника тоже ходила с детьми в наш театр, им очень понравилось. А что вы думаете? Это сильный фактор.

– Ну и какие планы? Новые миниформы?

И.Э. Есть спектакль, опера Евстигнея Фомина "Орфей", которую мы сделали вместе с Татьяной Гринденко и в январе собираемся сыграть премьеру на Малой сцене Театра на Таганке. Там – и музыканты, и куклы, что-то вроде "Лебединого озера". Затем – "лиликанско-великанский" спектакль у нас. Мы с Сергеем Коковкиным сочиняем "пьесу". Действие будет идти одновременно на сцене и в Лиликанской коробочке, а артист Александр Филиппенко будет курсировать туда-обратно. С Анатолием Васильевым мы задумали спектакль «Откровение» ( наш "Апокалипсис" был наброском к этому спектаклю). Пойдет у него в Школе драматического искусства, будут 12 актеров и 12 зрителей, спектакль играется в спичечных коробках.

– Это как же: в коробке и двенадцать актеров?

И.Э. Так надо. Может быть добавить еще человек 20 хора, и все будет отлично.

 

Беседу вела Наталия КАМИНСКАЯ